Часть I
Я когда-то был псом…
Глава I

  Колеса мерно отстукивали свою монотонную песню, прерываемую разве что редким взвизгиванием рельс при торможении состава или прохождении им стрелок. Скорый поезд несся вперед, оставляя за собой километры железнодорожного полотна и раскачивая вагоны, что для пассажиров, впрочем, было почти незаметно: они как ни в чем не бывало, дремали, набивая своими телами купе, или же просто, не находя себе место, шатались в проходах, бросая то и дело скучающий взгляд в окна. Но даже взор их не мог омрачить природу этого края, стелющуюся вокруг. Ах, Канада, она действительно была прекрасна! Леса, вздымающие мощные ветви вверх, к небесам, сменялись бескрайними полями, кое-где усыпанными полевыми цветами и изрезанными чистейшими речками. Природа тогда была еще молода и почти не тронута в этих диких местах, где волчий вой заставлял поежиться даже опытного охотника, а табуны диких мустангов неслись свежим утром по росным травам, оставляя воду на разгоряченных гнедых телах своих.
  Туда, в лесные массивы, нетронутые топором, стремительно увозил поезд нашего героя, вместе с километрами рельс и шпал оставляя позади прошлую жизнь, решительно ставя на ней крест.
   Бак, расположившись на нижней полке одного из купе, недовольно косился в щелку приоткрытой двери, чуть колыхающейся на цепочке от движения вагона. Взгляд его умных голубых глаз выражал сейчас возмущение существа, смирившегося со своей участью: лежать одному в душном купе, в котором как назло не открывалось окно, высматривая в прокуренном тамбуре знакомые движения и черты.
   Что можно рассказать о нашем герое? Немного для начала… Бак был типичным хаски о чем говорили его сообразительные голубые глаза, похожие на льдинки, и волчья внешность в сочетании с собачьими доработками. Крепкий сбитый костяк, наработанная тасканием саней мускулатура, покрытая сверху кожей с прослойкой жира и шерстью волчьего окраса, пожалуй чуть темнее, снабженная густым подшерстком, позволяющим спать в снегу на остановках. Хотя нет, для обычного хаски он был крупнее, ибо в нем текла кровь не только этих прекрасных собак, произошедших от волков, но и скорее всего маламутов и прочих и прочих. Породные качества мало интересуют погонщиков, и они не гоняются за чистотой крови, главное, чтобы пес знал свое дело и был в нем асом. Бак как раз относился именно к таким типам собак и каждый второй, увидев его работу, мог отдать десять чистопородных хаски, только бы заполучить этого прекрасного вожака упряжки. Но как свойственно большинству ездовых собак, предан он был лишь одному человеку и ходил по этому миру однолюбом. Может, потому старый погонщик взял его с собой, продав всю свою упряжку? Может, потому волнение пса все больше нарастало из-за долгого отсутствия хозяина, приказавшего ему смирно лежать в купе и ждать? Вдруг, морда его изменилась: уши навострились, почти касаясь друг друга, в газах сверкнули радостные искорки, а хвост-полено забарабанил по койке. Цепь была снята и теперь беспомощно болталась под ручкой. Дверь отворилась, и в купе ввалился невысокий старичок с живыми глазами на округлом лице и небольшим ртом и носом. В поседевшей, когда-то черной как смоль, бороде застряли кусочки табаку, но он их не замечал и, как ни в чем не бывало, ввалился внутрь. Осев на противоположную хаски нижнюю полку и глотнув что-то из своей фляжки, смеясь всем лицом, погонщик потянул руку к собаке. Бак ткнулся мокрым носом в иссохшиеся пальцы, но тут же неестественно отвернул морду от старого хозяина, показывая, что обиделся длительному отсутствию его, лишь хвост и счастливые глаза выдавали его несказанную радость.
   Сам по себе он был чуть холоден и эгоистичен, будто лютые ветры подморозили его сердце, и лишь погонщик  заслуживал хоть какое-то внимание полярного пса, остальные же не удостаиваивались им почти совсем. Гавкнуть на них или рыкнуть, да и просто бросить заинтересованный взгляд, будто считалось для него низостью. Только так можно было объяснить его поведение . Хотя Бак любил род человеческий, ведь он выпустил на свет такого осыбя, как его хозяин. Он бы не тронул, если бы ребенок потянул к нему свои ручки, радостно визжа, заметив укоризненный взгляд погонщика, он мог быстро лизнуть малыша в пальчики или нос и тут же отойти, как от прокаженного. Видимо, Бак просто знал свое дело и любил его, потому в свои пять лет он уже был умудрен, как шестнадцатилетний и решительно ничего не хотел знать, несвязанного с его работой.
  А потому, молодая девушка продавщица, катившая тележку с продуктами по проходу и  заглянувшая в «его» купе, вскрикнувшая от неожиданного вида волкообразного пса на койке     и попятившаяся назад, была успокоена погонщиком довольно приевшейся фразой: « Он у нас добрый, не кусается». На это хаски наделил его и девушку таким пожирающим и испепеляющим взглядом, что невольно пробежали мурашки не только  продавщицы, но и у вырастившего его и знающего что пес и вправду не кусается, погонщика. «Ага, как же…» - говорил взгляд Бака, и, поднявшись, он повернулся головой в сторону  окна, продемонстрировав молодой красавице серо-палевую заднюю часть свою со знакомым нам хвостом-поленом более темного окраса, будто чуть подернутым черной дымкой.
    Кто говорил, что животные нечеловечны? Пожалуй, только те, кто не общался с собаками, а в частности, с Баком. Существо это мимикой своей морды: движением бровей, уголков губ, ушей, могло выразить почти все человечески эмоции, которые окружающие прекрасно понимали. Видимо и теперь, увидев зад Бака и прочитав в этом поведении  намек, продавщица, обиженно вздернув носик, будто ребенок у которого отобрали конфетку, и с гордым видом удалилась из купе, громко хлопнув дверью.
    Упрямый веселый и довольный хаски лишь невинно поднял одну бровь, но тут через закрытое окно из ночных Канадских пейзажей будто прокрался сон. Аккуратно слепив ему веки и придав Баку вид беззаботного щенка, он погрузил его в здоровый сон, сопровождаемый храпом погонщика, незадолго до этого сморенного жидкостью своей фляжки.
     Колеса стучали все тише и тише и вскоре совсем затихли. Вагон, сбросив с себя одеждой дневные заботы, погрузился в страну грез.